На первой в России международной конференции «Научная диаспора и будущее российской науки», которая открылась 24 июня в Санкт-Петербурге, обсуждали не только то, как вернуть на родину российских учёных. В центре внимания оказались другие вопросы: как наладить сотрудничество между теми, кто уехал, и теми, кто работает в России, как активизировать его и развить в области образования, научных исследований и обмена информацией.
Конференция проходила в Европейском университете Северной столицы, куда приехали больше сотни учёных из России, США, Нидерландов, Германии, Великобритании и других стран. Многие отметили, что мероприятие получилось очень «живым» и динамичным. Если участники и задерживались на перерывах, то только из-за обсуждений друг с другом актуальных проблем, желания поделиться опытом с коллегами.
Грамотное приглашение
«Эту конференцию нужно было проводить 10–20 лет назад, а сейчас перед нами стоит задача, почти как в какой-то сказке, где нужно было превратить уху в аквариум. Мы ещё, правда, не в ухе, но где-то уже близко», – заметил в ходе дискуссии заведующий лабораторией теории представлений и вычислительной математики Санкт-Петербургского отделения Математического института им. В. А. Стеклова РАН Анатолий Вершик.
Пока в госполитике России не поставлена задача возвращать учёных из-за рубежа так, как это делают, например, в Китае или Индии, все усилия будут тщетны. «В Китай за последнее время вернулось около 3 тысяч человек, там на это направлены усилия и государства, и вузов, – говорит Михаил Клименко, профессор School of Economics. – Например, глава одного из китайских университетов за год пригласил на работу из-за рубежа 200 учёных – это 10 процентов преподавательского состава данного учебного заведения. Также в Китае активно практикуют приглашение на работу одновременно 2–3 соавторов работ».
Одним талантом сыт не будешь
В то же время, по его данным, Россия содержит одну их самых дорогих наук. Так, публикация в Германии обходится в 1 миллион долларов, в России – в 780 тысяч долларов. Эти цифры получились в результате деления общего финансирования науки за 11 лет на количество публикаций за это время. Впрочем, присутствующие в зале с сомнением восприняли эту цифру: «Откуда такие деньги в России на науку?».
За время дискуссии приводили в пример зарплаты российских учёных – например, в Курчатовском институте – от 5,4 до 11 тысяч рублей в месяц, да и получить грант – не так-то просто.
«Например, в области биомедицины в США есть порядка 50 тысяч грантов в год, а претендовать на них может около 30 тысяч учёных, работающих в этой сфере, – говорит Константин Северинов, профессор Rutgers University, заведующий лабораторией Института молекулярной генетики РАН. – По всей России едва ли наберётся 100 лабораторий, которые могли бы претендовать на гранты такого уровня. И какие бы русские ни были умные и талантливые, невозможно без денег победить американцев».
Деньги решают не всё
Учёные хотят спокойно работать в стабильной стране, быть уверенными в завтрашнем дне. «Понятно, что современное оборудование необходимо. Но только закупить его и смонтировать – это ещё далеко не всё, что и можно наблюдать в Москве и некоторых институтах в других регионах страны, – отмечает Ирина Дежина, заведующая сектором экономики науки и инновационных процессов Института мировой экономики и международных отношений РАН.
– Москву уже стали называть “кладбищем современного оборудования”. Его больше, чем людей, которые на нём могут работать и его обслуживать».
Важный момент – бюрократия. Эта проблема затрагивает как тех, кто живёт и работает в России, так и живущих за рубежом: «Уровень бюрократии при подачи заявок на формирование лотов, процедуры оформления конкурсной документации и отчётности настолько высок, что учёным, работающим за рубежом, где заявка на финансирование может быть обоснована достаточно кратко, нет никаких резонов стремиться участвовать в российских конкурсах». По её мнению, те, кто уже сотрудничает с российскими учёными или ведомствами (в качестве экспертов, либо выполняя совместные проекты), успели испытать некоторое изумление от того бюрократизма, который сопровождает принятие любого решения.
Порочная практика
Он также отметил проблему нехватки менеджеров, способных управлять наукой: «В Америке моей лаборатории уже 14 лет, без меня она стала справляться уже через год. В России же моя лаборатория насчитывает 5 лет. Но так и не может работать без меня».
«Нужно развивать систему грантов, но тратить деньги не только на состоявшихся учёных, но и на аспирантов», – считает Ефим Зельманов, профессор математики University of California, San Diego.
«Если в США, получив грант, учёный должен кого-то нанять, то в России сложилась порочная практика: учёный работает сам, – говорит Александр Буфетов, профессор Departament of Mathematics, Rice University. – Таким образом, это способ заработка, а не развития науки».
«Одни отчёты по грантам у нас чего стоят! Помню, один учёный, отчитываясь за полугодие, написал: “теорема доказана на 50 процентов”, – добавил Михаил Гельфанд, заведующий лабораторией, заместитель директора ИППИ РАН по науке. – А что касается того, чтобы нанять людей, так и возможности такой часто нет, если ты не директор института, а рядовой завлаб».
Сетевой университет
Последний вопрос, который обсудили учёные в первый день конференции, – это создание сетевого университета. «России нужен научно-технический университет мирового уровня, а не просто университет диаспоры, – говорит Николай Решетихин, профессор University of California. – Его цель – выпускать качественных специалистов на всех уровнях: бакалавров, магистров и т.д. При этом преподавательская деятельность должна сочетаться с исследовательской».
Учёным ещё предстоит обсудить, будет ли университет исключительно сетевым (то есть работающим в Интернете), где планирует находиться его руководство, на какие средства он будет существовать.
«Основная трудность в организации такого учебного заведения – это известная в России тенденция к коррупции. Новый университет должен быть административно устойчивым в этом отношении», – отметил Николай Решетихин и предложил посмотреть на то, что сделали в Китае, и взять за образец. Конечно, нужны поправки на Россию, но в целом и схема развития науки и образования, и схема взаимодействия с диаспорой уже хорошо отработана в Китае. Впрочем, один университет вряд ли изменит ситуацию. В дополнение нужны другие меры, например, переаттестация профессорского состава ведущих университетов (внешней комиссией, в которой трудно переоценить роль учёных, работающих за рубежом) и повышение зарплаты лучшим профессорам.
Где основать такой университет? Один из вариантов – город на Неве.
«Создание такой структуры привело бы к здоровой конкуренции с Санкт-Петербургским государственным университетом, – отметил Решитихин. – Мы все видели, как работают сейчас университеты в мире, и, возможно, конкуренция поможет учебному заведению выйти из сложившейся ситуации».
Как ожидается, сегодня, 25 июня, учёные обсудят, в каких областях исследований есть потенциал для поддержания конкурентоспособности российской науки на мировом уровне и каковы возможные формы сотрудничества приехавших на конференцию учёных.
Справка STRF.ru:
Страны с наибольшей долей зарубежных исследователей – Великобритания, Австрия, Бельгия, Дания и Нидерланды. По количеству кадров высшей квалификации, являющихся зарубежными учёными, работающими в стране, лидируют США, Канада и ШвейцарияПо данным Национального научного фонда США, наивысшие индексы международного сотрудничества характерны для малых стран-соседей и стран-соседей с невысоким уровнем научного потенциала – Аргентина/Бразилия, Мексика/Аргентина, Австралия/Новая Зеландия, Дания/Норвегия, Финляндия/Швеция.
Россия характеризуется высоким уровнем сотрудничества с ограниченным числом стран, среди них – Германия, США и Франция. На эти три страны приходится 65 процентов всех статей, написанных российскими учёными в международном соавторстве.
Эльви Усманова специально для STRF.ru, фото автора